Спикер: Наталья Душкина
Интервьюер: Валерия Табакова и Ирина Шмелёва
Одним из основных вопросов сохранения является вопрос противопоставления старого и нового, исторического и современного, реставраторов и архитекторов. Мы поговорили со специалистом по охране наследия Натальей Душкиной в надежде понять, в чем основные различия этих подходов.
Наталья Душкина родилась в Москве в семье известного советского архитектора. Архитектор, профессор Московского архитектурного института, независимый эксперт по вопросам охраны архитектурного наследия, член Docomomo, эксперт по мировому наследию в ICOMOS, Наталья также автор множества статей и монографий по истории архитектуры и охране исторических объектов, издаваемых в России и за рубежом.
В 1964 году была принята Венецианская хартия, документ, который стал профессиональным кодексом в области охраны наследия. Однако по-прежнему существует много разногласий на тему того, как реставрировать и что следует сохранять. Почему это происходит?
Венецианская хартия была принята в 1964 году, это был по сути все еще послевоенный период. В то время Европа понимала, что все разрушенное во время Второй Мировой войны должно быть восстановлено как можно скорее — это было важно и с моральной, и с экономической точек зрения. Необходимым казалось сделать «как было» и предъявить результат всем, кто пережил войну. Многие объекты реконструировались поспешно, это приводило к ошибкам и неточностям. И именно тогда родилась Венецианская хартия.
Она основывалась на негативном опыте быстрого восстановления исторических объектов. Документ начинается со слов: «Это наша ответственность — передать объекты наследия во всем богатстве их подлинности». Что это значит? Это значит важно помнить: мы — временные пользователи ценностей, которые унаследовали. Мы — люди, которые должны сохранить их и передать будущим поколениям. В исторической перспективе мы — всего лишь пренебрежительно малое мгновение времени. Все, что сделано человеком — от пирамид до Эйфелевой башни — свидетельства жизни. И если мы сотрем их, то мы сотрем историю человечества.
Восстановленная архитектура Белого города, Тель-Авив, Израиль / Фото: Andrew Nash /Flickr.com
Подлинность — ключевое понятие в осознании того, что значит сохранение наследия. И вместе с тем это наиболее противоречивое понятие. С одной стороны, подлинность сейчас — это эфемерное, устаревшее понятие. А с другой стороны, абсолютно все понимают, что подлинность была, есть и остается вечной культурной ценностью. Переводя это на язык финансов, можно сказать, деньги, вложенные, к примеру, в подлинный рисунок Кваренги, через 20 лет можно будет вернуть в многократном размере. И тут не нужно лукавить. Поэтому, когда я слышу разговоры о том, чтобы оставить только «идею» здания, снести все, что есть, и построить заново, я понимаю, что это не имеет ничего общего с реставрацией.
В течение XX века Тель-Авив превращался в серую «корку»
Иногда я слышу смешной тезис: «Город — это не музей, город должен развиваться». Города развивались всегда. Нельзя противопоставлять развитие сохранению, это не антагонистические вещи. Очень важно понимать, что сохранение — часть развития.
А как вы думаете, какую роль в процессе культурного развития сохранение играет именно в российском контексте?
В России своя специфика. Это желание получить быстрые деньги, желание быстрейшего обогащения. Все это — эхо постсоветского периода «дикого» капитализма. И, конечно, под эти ножницы попадает, прежде всего, наследие, потому что оно, как правило, находится в исторической части города, где самая дорогая земля. Если вкладываться в дорогую землю, значит нужно получать максимальные доходы — это правило, которое диктуют деньги.
От реставрационного проекта окупаемость должна быть долгосрочной, в районе 15−20 лет (если это действительно научный проект). Но в России мы видим примеры, когда известные крупные фирмы окупают проект реконструкции за 5−7 лет — это крошечный срок, таких сроков не бывает. Сразу становится понятно, что это не реставрация, а просто ремонт.
В западных странах, конечно, тоже возникают подобные проблемы. Но там существуют специализированные организации по охране исторических объектов, они имеют многолетний опыт работы с такими девелоперами, уже выработаны механизмы, инструменты сопротивления. В Москве же очень слабые органы сохранения наследия. Несмотря на то что они рапортуют о миллионных инвестициях, успешная реконструкция происходит только там, где нет спорных вопросов. Но тем не менее это процесс обучения. Я считаю, что последнее время появилось много новых тенденций, хороших и позитивных, которые предвещают, что все-таки есть свет в конце тоннеля.
Граффити — репродукция работы художника Д. Пригова «А-Я», микрорайон Беляево, Москва, Россия / Фото Чистовой Маргариты / ag.mos.ru)
А что это за тенденции?
Не совсем тенденции, а скорее методологии сохранения, финансово основанные на частно-государственном партнерстве.
Те же компании, которые делают ремонт вместо реставрации, вводят совершенно правильную практику: объединение частных и государственных инвестиций для восстановления исторических объектов.
Имея ввиду колоссальный размер нашей страны и чудовищное состояние наследия, единственный путь сохранять памятники — это двигаться в сторону получения частных капиталов. Для этой области разработан целый ряд программ: «рубль за метр», проекты «народной реставрации», сбор денег. Однако инвесторам нужно что-то предлагать взамен. Недавно в поправках к закону № 73 «О сохранении наследия» была предусмотрена важная вещь — льготы инвесторам. Этого, на мой взгляд, должно быть вполне достаточно, чтобы привлекать частные капиталы. Но на деле это работает не всегда, только в случае, если люди понимают всю важность сохранения исторического объекта.
Кроме всего прочего, в деле сохранения наследия огромное значение имеет позиция гражданского общества. И здесь тоже наблюдается положительная тенденция. Наш московский Архнадзор — это совершенно правильная организация, настоящее патриотическое движение, в хорошем смысле этого слова.
Говоря о тенденциях в области сохранения наследия, уместно вспомнить, наверное, Белый город в Тель-Авиве. Там в процессе восстановления собственникам разрешили надстраивать исторические здания на несколько этажей. Город расцвел. Что вы думаете об этом проекте?
Тель-Авив прошел несколько этапов увядания. Из-за климата и войн в течение ХХ века он постепенно превращался в чудовищную серую «корку». Здания там не реставрировали, а просто затирали цементом. Город был страшно искажен. Но появилась компания, которая понимала, что этот город не только наследие и символ сионизма, но настоящий символ нации.
Многие архитекторы с раздутыми эго сходят с ума от собственных произведений
У государства не было денег на реставрацию. Нитца Шмук, израильский архитектор, которая на тот момент была главой департамента охраны наследия, понимала, что деньги на реставрацию могут быть взяты только у собственников зданий. И была разработана та самая концепция, о которой вы говорили: брать деньги у собственников здания на реставрацию их домов, но разрешать им надстраивать несколько этажей, увеличивая таким образом полезную площадь. Собственникам это было выгодно.
Город был восстановлен. Нитца Шмук совершила чудо. Все было реконструировано очень качественно и детально, и, главное, восстановление вызвало совершенно невероятный эффект.
Колесо обозрения «Лондонский глаз», построенное в историческом центре, Лондон, Великобритания
Говоря о неординарном подходе к сохранению наследия, хочется поднять тему совсем новых форм наследия. Что вы думаете о проектах сохранения неочевидных объектов, непризнанных памятников?
Не все, что блестит, ценно. И проект по сохранению микрорайона Беляево — хороший тому пример. Мы прекрасно понимаем, что церковь ХVIII века или Шуховская башня — это ценности в силу своей уникальности. Микрорайон Беляево — типовой объект, поэтому его ценность разглядеть сложнее.
Тем не менее там сформировалась специфическая среда, гармоничный ландшафт, жизненный уют, все это — ценности, с которыми нельзя расставаться. Кроме того, у нас перед глазами пример того, как такая простая типовая среда оказала эффект на творческий потенциал человека — художника Дмитрия Пригова.
Как мне кажется, главный посыл проекта «Беляево навсегда» — каждое поколение оставляет за собой ценности, и их надо уважать. Технически я не знаю, возможно ли внести Беляево в список всемирного наследия ЮНЕСКО. Скорее всего, в данный момент это практически невозможно, поскольку даже некоторые объекты Ле Корбюзье не попадают туда.
За каждый объект наследия приходится буквально биться, почему так происходит? Чем это обусловлено?
В обществе происходят изменения. Даже в ХХ веке у людей были гуманистические, духовные ценности. В нынешнее время пирамида ценностей увенчана понятием «деньги», получение прибыли стало более важным, чем профессиональные, религиозные или какие-либо другие ценности.
Во-вторых, общество меняет способ восприятия действительности. Уровень визуализации в мире достиг невероятных масштабов. Раньше основным был смысл, содержание, теперь же все определяет «картинка». Раньше у нас было целостное восприятие мира, сейчас оно разбилось на фрагменты мозаики. Это также относится к и сохранению всего исторического. Обществу важна цельность картинки, красота, гламур — ему не нужны руины, не нужна археология. Для того чтобы получить деньги, необходимо создать целостную вещь. Вот почему появляются совершенно дикие примеры, когда начинают реконструировать археологические фрагменты, достраивать что-либо, тем самым губя археологию как таковую.
Сейчас идет процесс достраивания Пантеона. Та же самая тенденция — парк «Царицыно». Народу нравятся красивые картинки, и никто не знает, ни кто такой Казаков, ни кто такой Баженов, ни кто такая Екатерина и что там между ними происходило. Народу там хорошо, потому что чисто, предложено меню функций и есть цельный образ. Цель этого парка — получение прибыли. Это презентация наследия, а не его реставрация.
Или еще пример — Лондон. ЮНЕСКО назвала Лондон самым непривлекательным городом с точки зрения опыта сохранения наследия. Тот факт, что Лондон сейчас является коммерческим центром всего мира, говорит о том, что все происходящее в нем напрямую воздействует на другие города. При обсуждении судеб Москвы и Санкт-Петербурга, где наблюдаются явные признаки разрушения и перестройки исторического центра, первым аргументом в споре является апелляция к Лондону. «Почему в Лондоне можно, а у нас нельзя? Мы хотим быть не хуже Лондона». Тут возникает вопрос о профессионализме; в современном мире такими вопросами должны заниматься профессионалы.
Нельзя противопоставлять развитие сохранению, это не антагонистические вещи
Какие именно профессионалы сегодня нужны?
Я считаю, что профессионалы должны быть независимыми. Это может звучать наивно, но и строительный, и архитектурный бизнес могут быть построены на обоюдном соглашении сторон, являться источником прибыли и в то же время приносить пользу обществу.
Сейчас мир полон невероятных искажений, и очень многое зависит от профессионализма. Сейчас многие арзитекторы с раздутыми эго сходят с ума от своих собственных произведений. Они хотят реализовывать свои проекты, не оглядываясь на какие-либо институции, занимающиеся сохранением наследия. С одной стороны, я понимаю эту позицию архитектора, но с другой — нужно признать, что времена изменились именно благодаря развитию мощных общественных институтов по сохранению наследия.
Рем Колхас объясняет, что с течением времени человечество создает и сохраняет все больше и больше объектов наследия, на выставке CRONOCAOS в 2010 году, Венеция, Италия / Фото: Designboom
На деле, сейчас идет битва на рынке между теми, кто занимается восстановлением, консервацией города, и теми, кто его отстраивает заново. Помните, первая студия Института «Стрелка» с Ремом Колхасом была о наследии — возможно, это такое же желание перефокусировать архитекторов на поле восстановления, реновации и при этом быть первым на рынке нового строительства.
Рем очень умен, и поэтому привлекателен как профессионал, но в то же время это и пугает. Однако он — человек, с которым можно договориться, он предлагает коммерческий, современный подход к восстановлению. Иногда он даже выступает за разрушение ради созидания. Чтобы достичь баланса в такой ситуации, ему необходимо быть в оппозиции к классическим, консервирующим подходам. С Ремом можно достичь консенсуса. С умным человеком всегда можно найти пути решения проблемы.
Что будет происходить с теорией и практикой сохранения наследия в будущем — через 20, 30, 40 лет?
Мой прогноз: XXI век — это не дикая экспансия развития, а совершенно противоположное явление. В ближайшем столетии мы столкнемся с проблемами экологии, сохранения нашей среды обитания, появится потребность в «зеленой» архитектуре, осваивании старых «гнезд». Сейчас мы производим больше, чем потребляем, и сохранение наследия поможет нам в будущем освоить и рационально использовать то, что есть. Мы не можем больше разрушать, так как уже сейчас нет места для хранения такого количества отходов. Меня, например, давно тревожит вопрос: «Куда дели весь мусор, оставшийся от снесенной гостиницы „Россия“?» Человечество должно остановиться в своем стремлении к разрушению, нужно учиться исправлять и развивать те вещи, которые у него уже есть.